В Манеже открылась ретроспектива Александра Лапина «Ускользающее время»

В Манеже открылась ретроспектива Александра Лапина «Ускользающее время» – визуальный манифест одного из главных советских фотографов и теоретиков, умершего в октябре 2012-го.

Александр Лапин бился над вечными эстетическими вопросами: почему одна фотография – шедевр, а другая – сомнительное украшение бабушкиного альбома? Что общего у мини-портрета из паспорта, газетного снимка и произведения высокого фотоискусства? В какой момент фотограф перестает бездумно транслировать информацию и становится творцом, равным Тициану и Рафаэлю? Для Лапина каждая фотография – это черный квадрат, способный вобрать в себя все мыслимые и немыслимые интерпретации.

За двадцать лет поиска ответов Лапин написал учебник-бестселлер «Фотография как…», в котором с педантизмом анатомировал природу и психологию фотографии, расчленил классические образцы и

заложил фундамент отечественной теории – вслед за американкой Сьюзен Зонтаг, автором фотографической библии «О фотографии».

Лапин как теоретик-идеалист — властитель дум и педагог, который с годами взял на себя роль неистового критика, бичующего расплодившийся интернет-дилетантизм, — оказывается сильнее Лапина-фотографа.

Лапин-педагог в 1980-х организовал студию художественной фотографии в ДК МГУ и провел первую молодежную выставку. В 1987-м, правда, его оттуда триумфально уволили из-за выставки Игоря Мухина, снимавшего панков и хиппи (его герои гогочущими стаями ходили на Воробьевы горы посмотреть на свои портреты). Через несколько лет Лапин вернулся в университет – читать лекции по фотожурналистике на журфаке, а позже создал собственную Школу Лапина для таких же, как он, интеллектуалов-искателей.

Лапин-фотограф был самоучкой, восторгался работами классиков — Анри Картье-Брессона, Юджина Смита и Андре Кертеша, искал лирику в повседневности – снимал обшарпанные стены, парочки, затерявшихся среди архитектурных нагромождений советских дворов, и освещенные солнцем лестницы.

Ретроспектива «Ускользающее время» в Манеже – набор иллюстраций к его теоретическому манифесту.

Здесь есть знаменитая серия «Поцелуи», портреты угрюмых советских обывателей, вполне узнаваемые декорации жизни 1980–90-х – всё то, что в своей книге он называл «пластическими драмами и комедиями».

Минималистичными снимками, на которых запечатлены испещренные трещинами стены зданий, Лапин объясняет, почему художник и природа – соавторы.

Хмурых стариков он рифмует со «Слепыми» Брейгеля, утверждая, что фотография может и должна конкурировать с картиной.

Такими снимками, как «Дом образцового содержания», иллюстрирует свой «закон слабого сигнала» – едва ощутимое желание сфотографировать, например, бредущего по улице человека, которое ценнее бессильных плодов умозрительных размышлений о композиции кадра.

В каждой фотографии Лапину мерещилась целая эстетическая система. И это еще один постулат его теории, который аскетичная выставка в Манеже доказывает сполна:

фотограф не тот, кто вовремя нажал на кнопку, а тот, кому хватило вкуса и ума оставить два-три удачных кадра.

Фотография, по мнению Лапина, должна быть уравновешенной и цельной, как онегинская строфа. Он не признавал эффектных визуальных жестов и экспериментов с формой, в которых, возможно, видел дисгармоничный и перекореженный крученыховский «дыр бул щыл».

Впрочем, главным аргументом Лапина был его собственный стиль – в своих снимках легкость изложения он соединяет с математической точностью композиции.

На черно-белой фотографии «Велосипедисты», например, две фигуры разделяет темная дверь полинялого здания, которая зарифмована с несколькими черными окнами, – всё по закону перекрестной рифмы.

Однако его лирические снимки, подчиненные диктату холодной логики, воспринимаются скорее рассудком, чем на уровне эмоций.

Теория Лапина противоречива и не всегда понятна с первого раза – поэтому он так боялся и отчаянно крушил профанов, не обремененных сложным мировоззрением, но берущихся изучать его книги.

Однако именно он создал язык, с помощью которого сегодня можно говорить о фотографии, не прибегая к его западным заменителям.

При этом Лапин не был «неистовым Виссарионом» от теории фотографии – скорее уж Пушкиным, разбавляющим исполненные педагогическим пафосом пассажи строками: «Есть такое хорошее слово — «воспарить». Так вот, если сегодня фотограф… не знает этого слова и этого состояния, то он не фотограф».